Остался человеком

В связи с проводимой спецоперацией несколько изменился график работы и теперь получается так, что я прихожу домой поздно, и спать ложусь уже утром, а ночью поглядываю за нашим ТГ-каналом. Все еще периодами наваливаются укротроли, которые загаживают ленту всякими страшными картинками и мерзотными сообщениями.

Впрочем, думаю, все уже и видели, и слышали, что вытворяют эти выродки: и пытки  – видели, и как над родителями наши погибших солдат издеваются – слышали. И, конечно, все это взывает в людях бурю эмоций – ожесточает. А под влиянием сильных эмоций любой человек может многое натворить из того, чего в нормальном состоянии никогда бы не сделал.

Сегодня я хочу привести рассказ одного старого солдата, того что прошел всю Отечественную войну, был не единожды ранен, но он всякий раз возвращался в строй и снова воевал. Но у этого рассказа не будет пруфов, так как в то время, когда я разговаривала с этим человеком, не было цифровых диктофонов. Мы писали на кассеты, и эти кассеты были многоразового использования. Так что ни запись того разговора я поставить не смогу, ни попросить человека подтвердить этот рассказ – старый солдат умер в 2008 году. Так что, все что остается читателю, это поверить мне на слово.

Хотите – верьте, хотите – нет.

Весной 2005 года, Ассоциация «Пермские строители» проводила вечер чествования ветеранов. Тех людей, что пройдя войну, сменили автоматы на мастерки и занялись самым мирным делом – строительством. Я тогда работала в краевой газете «Пермский строитель», принадлежащей Ассоциации и как раз присутствовала на этом мероприятии. Я не знаю, как сейчас проводят такие торжества, давно уже в «Строителе» не работаю, но в тот раз все было именно так как надо – и душевно, и торжественно.

После концерта и вручения подарков было чаепитие и танцы. Я же подходила то к одному ветерану, то к другому и мы просто разговаривали. Я не спрашивала про войну. Люди говорили о том, о чем хотели сказать. Но получилось так, что номер газеты, посвященный этому мероприятию, оказался именно военным. Ветераны говорили о войне.

Они не делились воспоминаниями, как сейчас принято говорить. Они, если чем и делились, то осмыслением той войны. Тем, как они ее осознали и тем, что они о себе поняли.

Рассказ именно этого солдата не был опубликован мной ни в номере, посвященном событию, ни позднее. Не то чтобы приберегала, а как-то так получалось, что никак его рассказ «не монтировался» с другими. Все время он «выпадал из обоймы». А вот сейчас, как раз его время. Время услышать старого солдата.

*****************

За длинным, богато накрытым столом осталось совсем немного людей. Большинство пошли танцевать. Честно говоря, я не верила своим глазам: очень и очень пожилые люди, действительно танцевали в небольшом фойе помещения, в котором проходило чествование ветеранов. Диджей ставил вальс за вальсом и люди танцевали.

В простенке между окон, который был слишком узким, чтобы поставить стул, была устроена «стоянка» тростей. Мужчины и женщины, «парковали» здесь свои трости, и шли танцевать. Я своими глазами видела, как худой, сутулый мужчина, хромая и тяжело опираясь на трость, шел к этому простенку. Но, привалив «подручное средство передвижения» к стене, он выпрямился, одернул пиджак и абсолютно ровной походкой направился в направлении невысокой, кругленькой женщины, голова которой была усеяна смешными кудряшками. Подойдя, он чуть склонил голову и, характерным жестом – чуть согнутой в локте рукой – пригласил ее на танец. Дама благосклонно приняла предложение и малое время спустя, эта пара уже медленно кружила по залу. Пара кружила медленно, но по всем правилам – расстояние между партнерами, положение рук, осанка и классические раз-два-три…

Конечно, молодость не вернулась к ветеранам, они танцевали медленно, часто присаживались отдохнуть, но им было весело, они смеялись над какими-то, только им понятными шутками и говорили друг с другом. Говорили взахлеб, перебивая, порой даже не слыша собеседника, стараясь проговорить свое, будто бы им больше не будет времени для слов.

Не про болячки и маленькую пенсию, были их речи. И не про детей и внуков, и не про войну даже. В одной группе из трех человек говорили о рыбалке – где она лучшая, на какой речке, в какое время и на что больше всего клюёт. В другой, народа собралось больше и тут обсуждали дурное благоустройство городских дворов и расстраивались тому, что давным-давно позакрывались все пирожковые – оказывается, эти точки общепита пользовались большей популярностью, нежели я ранее полагала. А в другом уголке зала, две очень пожилые бабули обсуждали сильные и слабые стороны современных систем переливания крови.

Но среди всего этого несуразного, на мой взгляд, гомона и слишком громкой музыки, прекрасно считывалась атмосфера праздника. Для ветеранов, сегодняшний вечер действительно стал приятным событием. И дело оказалось не в торжественных речах, подарках или чаепитие. Действительным праздником стали вот эти танцы, стол, за которым можно отдохнуть, люди, с которыми можно говорить о том, что тебе действительно интересно…

Из атмосферы радостной сутолоки немного выбивался одинокий мужчина, что сидел на дальнем краю стола, там, где уже не было яркого света… Он просто сидел и смотрел на собравшихся ни стремясь присоединиться к ним, но и не уходил. Просто смотрел.

Я подошла к нему отчасти, чтобы составить компанию, но в надежде, что может быть, он скажет что-то более весомое, чем те, с кем я уже успела переговорить. Ну, согласитесь, буквально пара слов о войне от ветеранов, это не то чего ждет корреспондент, правда же? Всегда хочется дать в номер что-то потрясающее, что станет откровением для многих. Тем более война – тема-то какая богатая.

И, по большому счету, мои надежды оправдались. Вот только вряд ли в номер этот небольшой рассказ войдет.

Я – солдат, пехота. Ногами землю мерил. С первого дня войны шел. Сначала вглубь страны шагали, а потом вперед ринулись.

Война, она штука страшная. Всякое бывало, всякого навидались, всякое делали. Пехоте вообще на войне достается больше всех. Хотя, как ни крути, никому у нас мало не казалось. Всем досталось.

Вот ты спросила: что такое война? Ну, вот какой ответ ждешь? Я и сказать не знаю что, на это. Вон кино смотри. Раньше же кино показывали про войну, ну вот там все правильно показывали. Так и было. А что такое? Ни жизнь, ни смерть… Война – она война и есть. На ней, проклятой, главное человеком остаться. Войны-то, они же все одно заканчиваются, а как жить-то дальше будешь, если на войне перестал человеком быть?

Как, как? Как мразями становятся? Насмотрятся на мразей, мстить начнут да и сам мразью обернешься. А коли до мирной жизни дотянешь, что уж все одно обратно в человека не переделаешься. Так мразью и останешься. Со мной такое было, чуть-чуть, вот еще бы секунда и переродился бы во мразь, да попустило во время.

Мы Краков брали. Бои там страшные были, каждый метр земли своей кровью полили. Столько там наших полегло. А к Кракову мы подошли после того, как в концлагерь «заглянули». Ну, скажу я вам, местечко. Такого насмотрелись, что не приведи никому. Идем, смотрим, за нами машины, людей собирают… Да то, что в том концлагере оставалось – какие люди? Там от людей даже облика не оставляли. Страшное, жуткое место. И пыточная в том лагере была, а как же. Развлекалось начальство тутошнее. Пытками. Забавно им было, как люди корчатся. Говорят ставки делали…

И вот все это у нас перед глазами стоит. Глаза закроешь и спать не можешь, а это на войне. Солдат, коль минутка выдалась, должен есть и спать. Если нечего есть, то спать и спать! Голодный, да не спавши много не навоюешь.

И вот надо Краков брать.

А у нас тогда как раз с кухней что-то приключилось и нам сухой паек выдали. Сказали – беречь. А город надо штурмом брать. И вот мы день, на одном месте топчемся, второй… Дом какой-то, дворец в несколько этажей отбили. А приказ, имущество не портить. Ну «заселяемся» мы в этом дворце. Ничего не портим. До нас там все испорчено. Нечего уже портить. А всклоченные все – только отбили. По этажам метнулись – проверяем, чтобы кто нам в спину не пальнул. Ну нашли несколько трупов. Вроде нормально все.

И влетаю я в какую-то комнату, а мне на встречу страшный оскаленный мужик в обносках. Форма вроде наша – но страшон, черт. Целится. И я в него целюсь. Он медлит – и я медлю. Ну, сама посуди, вроде свой, хоть и не знакомый да страшный. Думаю, я поди для него тоже не красна девица. Я автомат опустил… и он автомат опустил. И тут до меня дошло – зеркало. Я увидел себя в зеркало. Ближе подошел – ох и страшен, оскал такой, будто я зубами им кадыки драл и даже кровь засохшая возле рта – крошкой базальтовой прилетело.

И вот стою я перед зеркалом, стараюсь себя узнать – не получается. И откуда-то из дальнего конца комнаты звук непонятный. Я – туда. А там немец раненый.

А я-то все еще и от себя страшного отойти не могу, да и концлагерь перед глазами встал…

По службе, бывало, приходилось и языка брать, коль случай выпадал. Редко, не разведчики мы, солдаты, но бывало. И как языку язык развязывают, я тоже видал. Самому не доводилось, но как умельцы работают – видел.

Ну и вот этот раненый, и я – злой, страшный. На весь свет злой, как черт. И голодный. И картинка перед глазами – скелет обтянутый кожей, с вырезанными грудями и аккуратно срезанная полосками кожа. Ровно так срезана. Тщательно. И на эти полоски, тоже очень аккуратно, ровненько тоже, посыпано известью. По живому человеку, женщине, и резали, и сыпали.

И стою я над раненым и ворочается во мне и ярость, и ненависть, и месть. Он никакой, но в сознании, смотрит, корчится и так мне эта картина люба. Но хочется большего, чтобы вот… Голову поднимаю и на меня опять я из зеркала смотрю – страшный. Попустило. Хотел очередь во фрица всадить, да вспомнил, что патроны бы поберечь. Добил. А потом все-таки по всем зеркалам длинной очередью дал. Все побил, не пожалел патронов. Но человеком остался. А мог бы мразью стать. Истинной.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.

Об авторе: Solo Васия

Немножко строитель и много журналист. Я Zа Путина, уважаю Сталина и помню СССР. При этом я не либерал, не коммунистка... Я, вообще-то, за здравомыслие - оно основа, а политика - преходяща.

И еще я атеистка и не терплю разум, ограниченный ненавистью и догматами.